В детстве меня преследовал один сон. Точнее кошмар, из тех, что вроде не страшны сами по себе, но отчего-то просыпаешься после них с мокрой спиной и ощущением животного ужаса. Мне было лет 6-7. Вроде как нахожусь я в огромной светлой комнате с двумя рядами кроватей, кто был в пионерских лагерях, тот знает эти спальни на 40-50 человек. Между рядами кроватей широкий проход устланый линялой ковровой дорожкой. Комната совершенно конкретная, из моего детства. И солнце, вроде как предвечернее, и еловые лапы лезут в открытые зарешетченные окна. И вот я бегаю по проходу от одной стены, до другой, и не могу остановиться. И ощущения бессмысленности происходящего, бессмысленности моего бега, и невозможности прекратить все это порождало во мне липкую животную панику.
Так вот к чему это я все?! Я вчера посмотрела Миндадзе "В СУББОТУ", и никак не могла для себя понять на что же этот фильм похож, пока не вспомнила этот свой детский сон. Такие же бессмысленные, бессвязные метания героя, порождающие в конце концов животный ужас катострафической ситуации распада. Распада всего - личности, человеческих отношений, общества, станции, атома - всего. Весь фильм построен вопреки законам жанра, и вообще вопреки каким-либо законам кино. Герой, представленный, как нам видится, неким блокбастеровским спасителем города, чуть не сразу же погрязает в типично-русском состоянии страуса. Закроешь глаза и не страшно. Мы ничего не замечаем, нам это не нужно. Его подстегнутая ужасом, и вроде решительная попытка спасти себя и подругу, разбивается о сломаный каблук и ушедший поезд. И каждая следующая попытка уже не такая решительная. И уже, вроде, нормально, и это ничего, что металлический привкус во рту. Его можно залить вином. И вот уже подруга - не подруга, и вроде как жизнь-то идет - чёс. И тот же самый бесцельный бег героя, мучительная попытка выбраться из бессмысленного круга мелочной какой-то батовухи. Но бытовуха затягивает, погружая в болото забытия, и выливаясь в страшную пляску на свадьбе, рождающей ощущение пира во время чумы, пляски на костях.
В фильме всего 3 или 4 кадры станции, но она везде, она ощущается в каждой сцене, невидимая, как радиация, о ней помнишь все время. И давление ее, приводит к пониманию, что тебе показали смертников. Причем очень подробно, практически документально, чуть не под микроскопом нам показали как человек превращается в смертника, причем смертника добровольного. А смертнику можно все.
Так вот к чему это я все?! Я вчера посмотрела Миндадзе "В СУББОТУ", и никак не могла для себя понять на что же этот фильм похож, пока не вспомнила этот свой детский сон. Такие же бессмысленные, бессвязные метания героя, порождающие в конце концов животный ужас катострафической ситуации распада. Распада всего - личности, человеческих отношений, общества, станции, атома - всего. Весь фильм построен вопреки законам жанра, и вообще вопреки каким-либо законам кино. Герой, представленный, как нам видится, неким блокбастеровским спасителем города, чуть не сразу же погрязает в типично-русском состоянии страуса. Закроешь глаза и не страшно. Мы ничего не замечаем, нам это не нужно. Его подстегнутая ужасом, и вроде решительная попытка спасти себя и подругу, разбивается о сломаный каблук и ушедший поезд. И каждая следующая попытка уже не такая решительная. И уже, вроде, нормально, и это ничего, что металлический привкус во рту. Его можно залить вином. И вот уже подруга - не подруга, и вроде как жизнь-то идет - чёс. И тот же самый бесцельный бег героя, мучительная попытка выбраться из бессмысленного круга мелочной какой-то батовухи. Но бытовуха затягивает, погружая в болото забытия, и выливаясь в страшную пляску на свадьбе, рождающей ощущение пира во время чумы, пляски на костях.
В фильме всего 3 или 4 кадры станции, но она везде, она ощущается в каждой сцене, невидимая, как радиация, о ней помнишь все время. И давление ее, приводит к пониманию, что тебе показали смертников. Причем очень подробно, практически документально, чуть не под микроскопом нам показали как человек превращается в смертника, причем смертника добровольного. А смертнику можно все.